Неточные совпадения
— Позвольте, почтеннейший, вновь обратить вас к предмету прекращенного разговора. Я спрашивал вас о том, как быть, как поступить, как лучше приняться… [Далее
в рукописи отсутствуют две страницы.
В первом издании второго тома «Мертвых
душ» (1855) примечание: «Здесь
в разговоре Костанжогло с Чичиковым пропуск. Должно полагать, что Костанжогло предложил Чичикову приобрести покупкою именье
соседа его, помещика Хлобуева».]
Но я плоды моих мечтаний
И гармонических затей
Читаю только старой няне,
Подруге юности моей,
Да после скучного обеда
Ко мне забредшего
соседа,
Поймав нежданно за полу,
Душу трагедией
в углу,
Или (но это кроме шуток),
Тоской и рифмами томим,
Бродя над озером моим,
Пугаю стадо диких уток:
Вняв пенью сладкозвучных строф,
Они слетают с берегов.
Здесь с ним обедывал зимою
Покойный Ленский, наш
сосед.
Сюда пожалуйте, за мною.
Вот это барский кабинет;
Здесь почивал он, кофей кушал,
Приказчика доклады слушал
И книжку поутру читал…
И старый барин здесь живал;
Со мной, бывало,
в воскресенье,
Здесь под окном, надев очки,
Играть изволил
в дурачки.
Дай Бог
душе его спасенье,
А косточкам его покой
В могиле,
в мать-земле сырой...
«Так ты женат! не знал я ране!
Давно ли?» — «Около двух лет». —
«На ком?» — «На Лариной». — «Татьяне!»
«Ты ей знаком?» — «Я им
сосед». —
«О, так пойдем же». Князь подходит
К своей жене и ей подводит
Родню и друга своего.
Княгиня смотрит на него…
И что ей
душу ни смутило,
Как сильно ни была она
Удивлена, поражена,
Но ей ничто не изменило:
В ней сохранился тот же тон,
Был так же тих ее поклон.
Самгин не видел на лицах слушателей радости и не видел «огней
души»
в глазах жителей, ему казалось, что все настроены так же неопределенно, как сам он, и никто еще не решил — надо ли радоваться?
В длинном ораторе он тотчас признал почтово-телеграфного чиновника Якова Злобина, у которого когда-то жил Макаров. Его «ура» поддержали несколько человек, очень слабо и конфузливо, а
сосед Самгина, толстенький,
в теплом пальто, заметил...
Ну вот живет генерал
в своем поместье
в две тысячи
душ, чванится, третирует мелких
соседей как приживальщиков и шутов своих.
Обалдуй бросился ему на шею и начал
душить его своими длинными, костлявыми руками; на жирном лице Николая Иваныча выступила краска, и он словно помолодел; Яков, как сумасшедший, закричал: «Молодец, молодец!» — даже мой
сосед, мужик
в изорванной свите, не вытерпел и, ударив кулаком по столу, воскликнул: «А-га! хорошо, черт побери, хорошо!» — и с решительностью плюнул
в сторону.
Еще когда он посещал университет, умерла у него старуха бабушка, оставив любимцу внуку
в наших местах небольшое, но устроенное имение,
душ около двухсот. Там он, окончивши курс, и приютился, отказавшись
в пользу сестер от своей части
в имении отца и матери. Приехавши, сделал
соседям визиты, заявляя, что ни
в казне, ни по выборам служить не намерен, соперником ни для кого не явится, а будет жить
в своем Веригине вольным казаком.
Дом его наполнится веселым шумом, и он, как и
в прежние годы, на практике докажет
соседям, что и от восьмидесяти
душ, при громадной семье, можно и тебе и другим удовольствие доставить.
День был воскресный. Ученики должны быть у обедни
в старом соборе, на хорах. С разрешения гимназического начальства я обыкновенно ходил
в другую церковь, но этот раз меня потянуло
в собор, где я надеялся встретить своего
соседа по парте и приятеля Крыштановича, отчасти уже знакомого читателям предыдущих моих очерков. Это был юноша опытный и авторитетный, и я чувствовал потребность излить перед ним свою переполненную
душу.
По гримасам и ужимкам жидовского лица видно было, что
в душе Нафтулы Соловейчика кипит какой-то смелый, опасный план, заставляющий его не слыхать ругательств
соседей и не чувствовать немилосердного холода пустой горницы.
— Разве же есть где на земле необиженная
душа? Меня столько обижали, что я уже устал обижаться. Что поделаешь, если люди не могут иначе? Обиды мешают дело делать, останавливаться около них — даром время терять. Такая жизнь! Я прежде, бывало, сердился на людей, а подумал, вижу — не стоит. Всякий боится, как бы
сосед не ударил, ну и старается поскорее сам
в ухо дать. Такая жизнь, ненько моя!
Сосед там — так настоящий
сосед, живут рука
в руку,
душа в душу; родственник — так родственник: умрет за своего… эх, грустно!
— Взбудоражил, наконец, я моих хохлов, потребовали майора. А я еще с утра у
соседа жулик [Нож. (Примеч. автора.)] спросил, взял да и спрятал, значит, на случай. Рассвирепел майор. Едет. Ну, говорю, не трусить, хохлы! А у них уж
душа в пятки ушла; так и трясутся. Вбежал майор; пьяный. «Кто здесь! Как здесь! Я царь, я и бог!»
Приятно было слушать эти умные слова. Действительно, все фыркают, каждый норовит, как бы свою жизнь покрепче отгородить за счёт
соседа, и оттого всеместная вражда и развал. Иной раз лежу я ночью, думаю, и вдруг поднимется
в душе великий мятеж, выбежал бы на люди да и крикнул...
В письме была описана вся жизнь Михайла Максимовича и
в заключение сказано, что грешно оставлять
в неведении госпожу тысячи
душ, которые страдают от тиранства изверга, ее мужа, и которых она может защитить, уничтожив доверенность, данную ему на управление имением; что кровь их вопиет на небо; что и теперь известный ей лакей, Иван Ануфриев, умирает от жестоких истязаний и что самой Прасковье Ивановне нечего опасаться, потому что Михайла Максимович
в Чурасово не посмеет и появиться; что добрые
соседи и сам губернатор защитят ее.
— Черт вас знает, что у вас там
в душе? — сказал Мановский, которого начинали бесить загадочные речи
соседа.
— По-моему — про
душу тот болтает, у кого ума ни зерна нет! Ему говорят: вот как делай! А он:
душа не позволяет или там — совесть… Это все едино — совесть али
душа, лишь бы от дела отвертеться! Один верит, что ему все запрещено, —
в монахи идет, другой — видит, что все можно, — разбойничает! Это — два человека, а не один! И нечего путать их. А чему быть, то — будет сделано… надо сделать — так и совесть под печку спрячется и
душа в соседи уйдет.
Несправедливо было бы, однако ж, называть таким именем всех незнакомых лиц, которые пристают и заговаривают. Возьмите
в соображение, что
душа невольно иногда настраивается к сообщительности;
в таком расположении, самое робкое, скромное существо не утерпит, чтобы не взглянуть искоса на
соседа и не сказать ему: «Ужас, как холодно… какой резкий ветер!..»
— Вы хотите знать доказательства? Извольте… ваша дверь, по моему приказанию, была отперта… дурачье-прислуга отперла дверь и забыла припрятать замок… все камеры запираются одинаковыми замками… Вы ночью взяли свой ключ и, выйдя
в коридор, отперли им дверь своего
соседа…
Задушив его, вы дверь заперли и ключ вставили
в свой замок.
— Еще ничего, — отвечала Марья Ивановна. — Сионскую горницу сделали, не очень велика, однако человек на двадцать будет. Место
в Фатьянке хорошее — уютно, укромно, от селенья не близко,
соседей помещиков нет, заборы поставила я полторы сажени вышиной. Шесть изб возле дома также поставила, двадцать пять
душ перевела из Талызина. Все «наши».
А через три дня положили ее рядышком с Дуниной матерью, под деревянный крест на погосте, у которого сама она частенько молилась за упокой
души покойницы-дочки.
Соседи подобрали Дуню, скорее испуганную неожиданностью, нежели убитую горем. Бабушку Маремьяну Дуняша больше побаивалась, нежели любила. Сурова была бабушка, взыскательна и требовательна не
в меру. Чуть что, и за косичку и за ушенко оттреплет и без ужина отправит спать.
Потягиваясь и нежась
в постели, она вспомнила вчерашнюю встречу с доктором и все те мысли, с какими вчера она уснула; вспомнила, что она несчастна. Потом пришли ей на память ее муж, живущий
в Петербурге, управляющие, доктора,
соседи, знакомые чиновники… Длинный ряд знакомых мужских лиц пронесся
в ее воображении. Она улыбнулась и подумала, что если бы эти люди сумели проникнуть
в ее
душу и понять ее, то все они были бы у ее ног…
Жил у князя на хлебах из мелкопоместного шляхетства Кондратий Сергеич Белоусов. Деревню у него
сосед оттягал, он и пошел на княжие харчи. Человек немолодой, совсем богом убитый: еле
душа в нем держалась, кроткий был и смиренный, вина капли
в рот не бирал, во Святом Писании силу знал, все, бывало, над божественными книгами сидит и ни единой службы господней не пропустит, прежде попа
в церковь придет, после всех выйдет. И велела ему княгиня Марфа Петровна при себе быть, сама читать не могла, его заставляла.
С неутомимою деятельностью следила она за всеми отраслями сельского хозяйства, и когда
в день Андрея съезжались
соседи, то у Андрея Андреевича пир и угощение были как у помещика, который имел за полсотню
душ крестьян, и
в доме все было прилично — слово, любимое Елизаветою Андреевною, которое перешло и к ее сыну.
Супруги Ивановы жили, что называется,
душа в душу и даже были прозваны ближайшими
соседями, с которыми успели познакомиться и сблизиться, так как оба обладали общительностью, «воркующими голубками».
Поддевкина. Только между нами; Грунечка, по большому, большому секрету. Коли выйдет от нас прежде времени, погубим малого ни за денежку. Вот видишь,
душа моя, вчера,
в счастливый-то день… пожаловал
соседу твоему, Саше Резинкину, набольший их тридцать целковых на окопировку…